"Газета.Ru": Утопия бойкота Александр Кынев,
Руководитель региональных программ Фонда развития информационной политики Основной протестный электорат сейчас — это города. И партия власти заинтересована в низкой явке именно городских избирателей.
Итогом
стратегии бойкота выборов является усиление представительства наиболее
патриархальных и авторитарных режимов страны. Примитивно это можно
свести к формуле «не голосуешь ты — голосует Кавказ».
После того как
стало окончательно понятно, что идти на сколь-нибудь заметную
либерализацию правил политической жизни власть не готова, перед всеми,
кого не допускают до участия в реальной политической жизни (т. е. в
первую очередь в выборах), ключевым становится вопрос о том, как вести в
этой ситуации. В оппозиционных организациях самой разной
направленности, на совещаниях и «круглых столах» кипят страсти по поводу
того, что же правильнее делать на выборах в декабре-2011. Выбор
вариантов на самом деле невелик: голосовать за любую партию против
«партии жуликов и воров» и «ее фронта»; бойкотировать выборы;
голосовать, но при этом портить бюллетень; уносить бюллетень с собой. Что может дать каждая из этих моделей поведения? Бойкот и фальсификации Для
начала ответим на вопрос, как связаны различные способы выражения
протеста на выборах с такой проблемой, как фальсификация итогов выборов.
Ни
у кого из тех, кто хоть немного знаком со статистикой наших выборов и
итогами наблюдения на них и при этом не работает провластным
пропагандистом, не вызывает сомнений большое число нарушений, связанных с
различными электоральными искажениями.
Их можно разделить на
две большие группы. Первая — это различного рода давление на избирателя:
подкуп, голосование по приказу, присутствие на избирательных участках
начальства, требование фотографировать бюллетень, стимулирующие лотереи и
т. д. В этом случае избиратель подает голос самостоятельно, однако
сделанный им выбор может быть вынужденным (навязанным) и не отражать его
реального мнения. Вторая группа искажений — это фальсификации «в чистом
виде», то есть искажение результатов уже поданных голосов.
Фальсификации в «чистом виде» делятся еще на две большие группы — при
голосовании и при подсчете. Фальсификации при голосовании — это вбросы,
«карусели», многократное голосование одних и тех же лиц по
открепительным удостоверениям и голосование за других лиц (два последних
варианта — это способы «круизного голосования», осуществляемые
перемещающимися между участками группами) и т. д. Фальсификацией при
подсчете может быть и вброс при подсчете, и заведомо неправильный
подсчет, порча или изъятие бюллетеней, переписывание протокола и др.
Целый
ряд специалистов считают и давление на избирателей, и фальсификации «в
чистом виде» разными способами фальсификации и разделяют их на прямые и
косвенные (то есть названное выше давление и принуждение избирателей). Для
разных регионов характерна приверженность разным способам электоральных
искажений и разные «потолки» этих искажений. Где-то можно написать все
что угодно в протоколе, а где-то искажения можно внести только при
голосовании путем вбросов, где-то доминирует круизное голосование,
где-то разные комбинации методов. Однако в целом
фальсификации
при подсчете, как более грубые и явные, гораздо лучше отслеживаются, и
если участники выборов в состоянии обеспечить нормальный контроль и в
комиссиях есть достаточное число честных сотрудников, то данные
манипуляции могут быть эффективно пресечены.
Намного хуже
ловятся искажения в процессе голосования: невозможно, чтобы наблюдатель
сидел за спиной каждого члена комиссии и проверял, за себя ли расписался
избиратель, так же как невозможно сверить дополнительные списки
избирателей по разным участкам и узнать, не произошло ли многократного
голосования одного и того же человека. Однако, хотя нарушения при
голосовании хуже ловятся, предел таких искажений явно меньше, чем когда
протокол об итогах голосования просто «пишется с потолка» и не имеет
отношения к реальному голосованию. Это значит, что если в целом
осуществляется качественный контроль при подсчете, то доля искажений за
счет нарушений при самом голосовании прямо пропорциональна числу «живых
голосов». Проще говоря, чем больше на участки пришло реальных
избирателей, тем меньше можно вбросить бюллетеней за тех, кто на самом
деле не голосовал. Таким образом,
любое уменьшение явки и
отказ от участия в выборах на практике лишь создают дополнительные
возможности для фальсификаций и закрепления доминирования той самой
власти, против которой вроде бы и протестует неголосующий.
Не
удивительно, что на выборах в последние годы нередко можно наблюдать
сознательно инспирированные провластными политтехнологами кампании по
искусственному срыву явки протестного электората и тем самым повышению
результатов кандидатов «от власти».
Нередко и сами кампании по
срыву явки проводятся именно там, где наиболее высока доля протестного
электората и выше электоральный контроль. Как правило, это крупные
города, где более независимый и образованный избиратель. 
Битва за интернет — битва за города Известным
феноменом 2000-х годов стали изменения электоральной географии страны. В
начале 1990-х, как известно, зоной существенного электорального
доминирования левых были многие национальные регионы и аграрная
периферия, село и малый город. Города с более образованным и молодым
населением голосовали преимущественно за т. н. реформаторов. В нулевые
тренд стал противоположным: бывшие электоральные оплоты КПРФ отошли
«Единой России». Причем первыми «перевертышами» стали национальные
регионы, и, наоборот, в городах выше доля голосования за любые
оппонирующие «Единой России» партии, в первую очередь за ту же КПРФ. Это
говорит о том, что один из ключевых факторов поведения избирателей в
России вовсе не идеологический. Расколы скорее происходят по отношению к
существующему в стране политическому и экономическому режиму.
Определяющим при этом становится конформизм или нонконформизм.
С
этой точки зрения корректным является разделение партий на
реформаторские (умеренная оппозиция власти), революционные (радикальная
оппозиция) и традиционалистские, или консервативно-реакционные
(поддержка власти, «партия власти»). Фактически можно говорить о
естественном нонконформизме городов и определенном конформизме
периферии.
Городское население, как более независимое,
индивидуализированное, образованное, более критически относится к любой
власти, здесь намного менее вероятна ситуация чьего-то властного
доминирования. И, наоборот, чем выше коллективистские и патриархальные
начала, тем сильнее поддержка власти. Показательно, что после смены
федеральной власти первыми быстро и резко сменили пристрастия так
называемые национальные регионы. Фактически так называемый красный пояс
1990-х был не чем иным, как остаточной поддержкой прежней
коммунистической власти. Как только новая власть «устоялась» и вернулась
к привычной (а-ля советская) риторике и поведению, она стала
наследовать электоральную базу власти предшествующей. Просто на
периферии многие электоральные процессы происходят с запозданием и
существует определенная ностальгия по власти прежней. Не
исключено, что, если федеральная власть опять поменяется, через
некоторое время мы снова увидим «электоральный обмен»: города через
некоторое время будут максимально критичны и к новой власти. Можно
спорить о том, какую роль играет тот факт, что в городах лучше с
контролем на выборах, а на периферии хуже и т. д., но факт остается
фактом: основной протестный электорат сейчас — это города, и именно
поэтому многие используемые на выборах технологии важно рассматривать,
исходя именно из этого.
Чем выше явка в городах, тем ниже и итоговой результат «партии власти».
С
одной стороны, явка в городах изначально ниже по причине названного
более независимого поведения избирателей, но, с другой, ее часто срывают
и вполне сознательно. И здесь одним из факторов последнего времени
является интернет, который в сегодняшней России преимущественно элемент
городской субкультуры.
Политическая роль интернета в России во
многом определяется именно тем, что это и есть площадка, где формируется
мнение и позиция городов, тех лидеров общественного мнения, которые
затем в состоянии транслировать определенные модели электорального
поведения. Крайне нервная реакция партии власти на популярного
блогера Навального, призвавшего отказаться от привычного абсентеизма и
голосовать за «любую другую партию против партии жуликов и воров»,
показывает понимание того, что возможность хоть немного, но повысить
явку в городах — фактор реальной угрозы для власти. Любые
стратегии системной и несистемной оппозиции по бойкоту или иным
технологиям протестного голосования также оказывают эффект
преимущественно в городах. Кому помогает бойкот Влияет ли голосование в городах на политическое будущее страны? Каковы политические последствия роста или падения здесь явки? Хотя
уже неоднократно отмечалось, что в российской избирательной системе на
выборах действует специфическая методика распределения мандатов, при
которой за места конкурируют не столько партии, сколько регионы,
основная часть даже политизированной общественности слабо это понимает и
осознает. Однако именно это фактор ключевой с точки зрения выбора и
эффективности реализуемых электоральных стратегий, в том числе
протестного голосования. Именно поэтому надо еще и еще раз
обращать внимание на следующее: распределение мандатов происходит в
несколько этапов. Вначале партии преодолевают семипроцентный
заградительный барьер, но затем мандаты внутри партийных списков делятся
между регионами в зависимости от абсолютного числа поданных голосов. В
результате возникает ситуация, когда регион заранее не знает точного
числа мандатов, которое получит: тот, у кого выше явка, получает больше
мандатов. К примеру, из-за различий объявленной явки на выборах в
декабре 2007 года территориальные группы партсписков Дагестана и
Нижегородской области получили практически одинаковое число мандатов — 9
и 10 депутатов соответственно, но избирателей в Нижегородской области
было почти в два раза больше (2,8 млн против 1,4 млн в Дагестане). Из-за
низкой явки заниженным оказалось представительство в Госдуме РФ крупных
индустриальных центров — Москвы, Санкт-Петербурга (речь о них как
территориях, а не о прописке кандидатов) и иных регионов
Северо-Западного федерального округа, регионов Поволжья (Самарская,
Нижегородская области). Фактически для жителей многих крупных
регионов, заинтересованных в реальных переменах, выбор на практике
оказывается удивительно прост: даже если ты не голосуешь и ждешь «до
второго пришествия» внезапного прихода умной власти и честных выборов,
то в любом случае «голосуют» (точнее, «правильно» подсчитывают) такие
регионы, как Чечня, Кабардино-Балкария, Дагестан и т. д. И чем меньше
голосует жителей крупных городов, тем выше доля регионов «голосующих» и
«считающих как надо», тем выше автоматически как процент «партии
власти», так и доля депутатов от этих регионов в федеральном парламенте.
И
какой бы ни была политическая роль парламента, но определенное влияние
на распределение бюджетных потоков и финансирование различных программ
его состав оказывает, и на это, конечно, есть определенная «оглядка».
Итогом стратегии бойкота в таких условиях является усиление
представительства и влияния наиболее патриархальных и авторитарных
политических режимов. Совсем примитивно эту логику можно свести к
формуле «не голосуешь ты — голосует Кавказ».
Унос и порча: последствия Если
бойкот еще более усиливает доминирование «партии власти» и снижает
шансы на перемены (сорвать выборы при этом невозможно, так как порог
явки отсутствует), то как быть с иными стратегиями протестного
поведения? Начнем с уноса бюллетеней. На выборах есть две цифры —
число избирателей, принявших участие в выборах (те, кто расписался за
получение бюллетеня), и число избирателей, принявших участие в
голосовании (по числу найденных в урнах бюллетеней). Процент голосов,
поданных за партии, считается именно от числа тех, кто опустил бюллетени
в урны, и, как показывает практика, унос бюллетеней в России в
настоящее время крайне незначителен. В результате уносить бюллетени,
потом торжественно их сжигать на Манежной или делать с ними что-то еще
совершенно бессмысленно.
Имеет ли смысл делать бюллетени
недействительными, то есть портить их? Во-первых, недействительным
бюллетень в России можно сделать двумя способами — или отметить более
одного партсписка, или не отметить ни одного. Если в бюллетене в графах
напротив списков нет отметок, то тем самым создается условие для того,
чтобы кто-то поставил галочку при подсчете. То же с различными надписями
на бюллетене, оставленными протестующим избирателем: играет роль только
наличие отметок в положенных квадратах. Вспоминается анекдот из работы
избиркомов времен избрания Ельцина в 1996, когда недействительными
признавались бюллетени с галочкой за Зюганова или словом из трех букв в
квадрате напротив Ельцина, так как формально в квадратах было «более
одной отметки».
Если отмечать более одного списка или все списки,
то возникает следующая ситуация. Абсолютное число голосов, поданное за
«партию власти», при этом все равно не изменится (в том числе,
распределение мандатов между регионами внутри списка партии власти) по
сравнению с вариантом, если бы избиратель выбрал иную любую партию,
кроме «Единой России». Однако при этом у иных списков абсолютное число
голосов будет меньше (мандаты делятся в зависимости от суммы голосов,
поданных за партии, преодолевшие заградительный барьер). То есть
фактически «партия власти» на порче бюллетеней в действительности мало
что теряет, а вот ее оппоненты могут недосчитаться мандатов. Проще
говоря, выбирая между порчей бюллетеня и голосованием за «любую иную
партию», избиратель выбирает между двумя вариантам — помочь или нет
оппонентам «партии власти» получить дополнительные мандаты. «Партии
власти» выгоднее, чтобы избиратель портил бюллетень, чем голосовал за ее
оппонентов.
На практике недействительных бюллетеней на
выборах не так много, но их увеличение фактически увеличивает долю
полученных на выборах партией власти мест, так как голосов
недосчитываются ее оппоненты. К примеру, на региональных выборах 13
марта 2011 года доля недействительных бюллетеней в регионах колебалась
от 0,3% в Дагестане до 5,1% в Ханты-Мансийском автономном округе. Если
бы в таких регионах, как например, Коми (недействительных бюллетеней
4,3%) или Калининградская область (4,2%), хотя бы один или два процента
испортивших бюллетени выбрали любую иную партию, то партия власти
получила бы на тот же процент меньше мандатов, а оппозиция — больше.
Призывая
портить бюллетени, «несистемная» оппозиция может попасть в еще одну
ловушку — имиджевую. В любом случае немалая часть ее сторонников будет
на выборах выбирать «любую иную партию», однако, публично призвав
портить бюллетени, лидеры несистемной оппозиции дадут своим оппонентам
повод говорить, что доля недействительных бюллетеней и есть доля
сторонников несистемной оппозиции. Кстати, на федеральных выборах
недействительных бюллетеней всегда меньше, чем на региональных (в 2007
году на выборах Госдумы РФ их было 1,09%). Выбор как шанс на будущее Конечно, у тех, кто заведомо не допущен на выборы, хорошего варианта действий нет, и выбирать остается между плохими. Вариант
первый: голосовать за иных оппонентов власти и оставаться политическими
реалистами и игроками, реально влияющими и формирующими общественные
настроения и поэтому интересными, в том числе элитам. При таком варианте
создаются условия для появления изменений — пускай не сегодня, но
завтра, когда позиции тех, с кем борется не допущенная на выборы
оппозиция, будут подорваны. А выбор сочетает выражения символического
отношения к власти с созданием шансов на перемены в будущем. Вариант
второй — маргинализироваться, утрачивая как интерес тех, кто настроен
на активную деятельность, так и влияние на реальную политику. http://www.gazeta.ru/comments/2011/07/13_x_3694321.shtml 
| 
