|
|
ОТВЕТЫ НА ТЕСТЫ БЕСПЛАТНО
КРЕПОСТЬ ОСОВЕЦ : АТАКА МЕРТВЕЦОВ
99 лет назад (6 августа 1915 года) солдаты императорской российской армии доказали, что даже смерть не может быть уважительной причиной прекращения сопротивления. 6 августа 1915 года, произошло то, что вошло в мировую историю под названием «атака мертвецов». 60 русских солдат обратили в бегство 7-тысячное немецкое войско.
99 лет спустя полковник запаса Стрелков Игорь Иванович приступил может быть к самой главной реконструкции всей своей жизни - реконструкции подвига.
Российская империя имела перед Первой мировой войной на своих западных рубежах три крепости, одна из которых, Осовецкая, в шутку называлась «игрушечной», настолько скромно она смотрелась даже на фоне своих соседей – Брест-Литовска и Новогеоргиевска:
В случае перехода германской армии в наступление командование просило Осовецкую крепость продержаться 48 часов. Крепость держалась полгода. Но обо всем по порядку.
Боевое крещение крепость приняла уже через месяц после объявления войны — в сентябре 1914 года, когда немецкая армия с марша попыталась взять крепость (40 батальонов ландвера против одного российского пехотного полка) — и понесла такие потери (только убитыми и ранеными — 6000 человек), что спешно откатилась на исходные позиции — менять нижнее белье и читать «Мануал по штурму крепостей «для чайников». Где наверняка написано, что если даже какой-то идиот и назвал крепость «игрушечной», то это еще не повод штурмовать ее в лоб, особенно когда гарнизон по отчетам инспекции 1913 года «показывает результаты весьма отрадные».
Оправившись и подготовившись, в январе 1915-го немцы начали осаду крепости уже по всем правилам. Для этого были доставлены знаменитые «Большие Берты» — осадные орудия 420-мм калибра, 800-килограммовые снаряды которой проламывали двухметровые стальные и бетонные перекрытия. Воронка от такого взрыва была пять метров глубиной и пятнадцать в диаметре — полный эквивалент «Звезды смерти» в реалиях Первой мировой. Чисто для контекста — когда из «Берт» начали стрелять по фортам Льежа, бельгийский гарнизон, до этого стойко оборонявшийся, вдруг решил, что он полностью исполнил свой долг, и начал разбегаться.
Немцы подсчитали, что для принуждения к сдаче крепости с гарнизоном в тысячу человек достаточно двух таких орудий и 24 часов бомбардировки: 360 снарядов, каждые четыре минуты — залп. Под Осовец привезли четыре «Большие Берты» и 64 других мощных осадных орудий, всего 17 батарей.
Перед штурмом к коменданту Осовца генералу Бржозовскому прибыл германский парламентер. Лощеный кайзеровский офицер заявил, что на этот раз крепость не устоит перед штурмом, и предложил капитулировать, ибо немцам дорого время, а германские пушки, «Цеппелины» и «Альбатросы», так и так разнесут и крепость, и ее гарнизон. На что генерал Бржозовский предложил немцу добровольно остаться в крепости на время штурма и дать расписку, что германец согласен, что его повесят, если крепость устоит. Крепость устояла...
Генерал артиллерии Николай Александрович Бржозовский
Самый жуткий обстрел был в начале осады. 25 февраля немцы открыли огонь по крепости, доведя его 27 и 28 февраля до ураганного; так продолжалось до 3 марта. За несколько дней ужасающего обстрела по крепости было выпущено до 250 тысяч только тяжелых снарядов! А всего за время осады — до 400 тысяч (!), пишет военный историк С. Хмельков.
Как вспоминали оставшиеся в живых защитники крепости, кирпичные постройки разваливались, деревянные горели, слабые бетонные сооружения давали огромные отколы в сводах и стенах. Проволочная связь была прервана, шоссе испорчено воронками; окопы, пулеметные гнезда и легкие блиндажи стирались с лица земли. Над крепостью нависли тучи дыма и пыли. Вместе с артиллерией крепость бомбили немецкие аэропланы.
«Страшен был вид крепости, вся крепость была окутана дымом, сквозь который то в одном, то в другом месте вырывались огромные огненные языки от взрыва снарядов; столбы земли, воды и целые деревья летели вверх; земля дрожала, и казалось, ничто не может выдержать такого ураганного огня. Впечатление было таково, что ни один человек не выйдет целым из этого урагана огня и железа».
В лучших традициях просвещенной Европы, чтящей рыцарство и благородство, которые затем переняли соколы НАТО, тяжелые орудия немцы расположили за пределами досягаемости крепостной артиллерии и чувствовали себя настолько безопасно, что даже не маскировались – 15-сантиметровые крепостные пушки выпуска 1885 года их не доставали. Зато прекрасно доставали бывшие до сих пор в резерве и поэтому молчащие морские пушки системы Канэ...
Артиллерийская дуэль двух (всего двух!) этих пушек против 17 батарей осадной артиллерии (четыре крупповские «Берты» калибром 42 см, 16 тридцатисантиметровок, часть из них — чешские «Шкоды», столько же орудий калибром 21 см, двадцать пятнадцатисантиметровок и 12 длинноствольных пушек калибром 107 мм) закончился с позорным счетом 8:1 в пользу русских. После чего немцы спешно свернулись и отправились читать вторую часть вышеупомянутого мануала, где говорится о вреде высокомерия и пользе маскировки, особенно в сражениях с «неправильными варварами».
Да-да, господа, именно варварами называли потомки благородных тевтонов российское имперское офицерство, свободно говорящее на трех-четырех языках и через одного чаще бывающих в Париже, чем в Москве. А вы думали, что варварами мы стали для Европы после 1917-го? Ну-ну...
У Осовца не было летописцев, имена его героев неизвестны. В архивах не сохранилось расписание расчетов двух 150-миллиметровых орудий Канэ, прямыми попаданиями уничтоживших немецкие 420-миллиметровые «Большие Берты». Они совершили подвиг — и остались безвестными.
А кем был тот солдат, чей пулемет прижал к земле ворвавшихся на русские позиции пехотинцев 14-й дивизии ландвера? Под артиллерийским огнем погибла вся его рота, а он каким-то чудом выжил и оглушенный взрывами, чуть живой выпускал ленту за лентой — до тех пор, пока германцы не забросали его гранатами. Пулеметчик спас позицию, и возможно, всю крепость. Его имя никто не узнает никогда. Но мы должны, мы обязаны его помнить, безымянного, именно для того, чтобы не стать этими самыми варварами.
В конце июля противник приблизился своими окопами на 150-200 м к проволочным сетям Сосненской позиции и все-таки продолжал вести какие-то земляные работы впереди своих окопов. Гарнизон Сосни не понял этих работ — только потом выяснилось, что это была подготовка к газобаллонной атаке.
6 августа 1915-го стало для защитников Осовца черным днем: немцы применили отравляющие газы. Газовую атаку они готовили тщательно, более 10 дней терпеливо выжидая нужного направления ветра. Развернули 30 тщательно замаскированных газовых батарей в несколько тысяч баллонов. И 6 августа в 4 утра на русские позиции потек темно-зеленый туман смеси хлора с бромом, достигший их за 5-10 минут. Газовая волна 12-15 метров в высоту и шириной 8 км проникла вперед на глубину до 20 км. Противогазов у защитников крепости не было...
«Все живое на открытом воздухе на плацдарме крепости было отравлено насмерть, – вспоминал участник обороны. – Вся зелень в крепости и в ближайшем районе по пути движения газов была уничтожена, листья на деревьях пожелтели, свернулись и опали, трава почернела и легла на землю, лепестки цветов облетели».
9-я, 10-я и 11-я роты Землянского полка погибли целиком, от 12-й роты осталось около 40 человек при одном пулемете; от трех рот, защищавших Бялогронды, оставалось около 60 человек при двух пулеметах. Германское командование было настолько уверено в успехе, что велело запрячь обозы. Обратим внимание на цифру – 160-200 человек, остатки еще трех рот были немногочисленны, пострадало от газов и подкрепление. Им-то и предстояло сразиться с 8-й немецкой армией.
Вот собственные слова германского генерала Людендорфа: «8-я армия вдвинулась в узкое пространство между Наревом и Белостоком для взятия с юга Oсовца». 14 батальонов ландвера, не менее 7 тысяч человек, двинулись вслед за волной газов. Они шли не в атаку. На зачистку. Будучи уверенными в том, что живых не встретят. То, что произошло дальше, прекрасно описал публицист Владимир Воронов:
«Когда германские цепи приблизились к окопам, из густо-зеленого хлорного тумана на них обрушилась... контратакующая русская пехота. Зрелище было ужасающим: бойцы шли в штыковую с лицами, обмотанными тряпками, сотрясаясь от жуткого кашля, буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки. Это были остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка, чуть больше 60 человек. Но они ввергли противника в такой ужас, что германские пехотинцы, не приняв боя, ринулись назад, затаптывая друг друга и повисая на собственных проволочных заграждениях. И по ним с окутанных хлорными клубами русских батарей стала бить, казалось, уже погибшая артиллерия. Несколько десятков полуживых русских бойцов обратили в бегство три германских пехотных полка! Ничего подобного мировое военное искусство не знало. Это сражение войдет в историю как "атака мертвецов"».
Что такого увидели семь тысяч немцев? Если бы эти 60 человек стреляли — и пусть даже стреляли чертовски метко, а не как отравленные умирающие полулюди, — то их бы даже не заметили. Но эти 60 человек просто встали, шатаясь, каждый сам по себе, и молча пошли в штыковую атаку. И семь тысяч немцев побежали.
«Вот лежишь ты, раздираемый изнутри на куски, — реконструирует события уже наш современник, — если и ползет перед тобой по травинке муравей или плывут облака в небе, то никаких у тебя возвышенных мыслей, как у Болконского под Аустерлицем про Бога и душу, разве что кроме матерных, и не ждешь ты никаких приказов, и звание свое не помнишь, и чувствуешь только страшные боль и обиду. По правую руку от тебя одни мертвые, и по левую руку от тебя одни мертвые. Все мертвые. И ты мертвый. Остался ты, наверное, один, и жить тебе, может, осталось пять минут, в муках и кровавой рвоте.
И тут обожженными глазами ты видишь за зеленым туманом семь тысяч немцев. Сами идущих к тебе. Представляете, КАК они обрадовались?
Слышишь ли ты, что кто-то кричит команду, и нужна ли она тебе, мертвому? Знаешь ли ты, что встанешь не один, и есть ли для тебя разница? Остановит ли тебя пуля или три, если ты все еще можешь идти? У тебя есть целых пять минут, чтобы отплатить за свою смерть и за смерть всех своих товарищей, чтобы убить много, много немцев, целых 7 тысяч, и тебе надо торопиться, чтобы убить их побольше».
Думаю, злых людей немцы не испугались бы, осатанение на войне — дело обычное. И побежали они не как трусы, но как люди, увидавшие перед собой то, что живому человеку видеть не положено. Мертвых людей. Мертвых полуразложившихся людей, которые шли их убивать, в полный рост, через пули в упор.
Торопились, колдыбали, падали, все равно ползли, и видно было, что они очень рады тебя видеть и очень хотят тебя убить. И действительно стали убивать. А когда немцы убежали, они умерли...
Атака мертвецов. 1915
Репин В.
Под Белостоком – крепость Осовец
Германцев держит вопреки канону.
По всем войны законам – ей конец:
И не такие пали бастионы.
Приказ гласил: держаться здесь два дня,
Но бой идёт сто восемьдесят суток.
Пусть тает гарнизон от артогня,
Но и германцу в поле не до шуток.
На батареях «Берты» лишь вдвоём
Из супер-пушек в схватках уцелели,
А две разбиты снайперским огнём:
Страшны артиллерийские дуэли.
И пусть с утра над крепостью, гудя,
Германские висят аэропланы,
Грозя лавиной смертного дождя –
Ведь обороны неизменны планы.
Но день настал – зеленою волной
На крепость хлора облако поплыло,
И осыпАлось тёмною золой
Всё то, что лишь недавно живо было.
Трава чернела в гибельной росе,
Дымились казематов силуэты,
Зелёно-жёлтый рыхлый слой осел
На пушки, на снаряды, на лафеты.
А кайзера отборные полки,
Пробив в колючей проволоке тропы,
Пустились к равелинам напрямки,
Чтоб мертвецов похоронить в окопах.
Казалось, тени мёртвых восстают,
Где хлор туманом старый бруствер лижет,
Равняются в неслышимом строю,
Но вот они всё ближе, ближе, ближе…
Отхаркивая лёгкого куски,
В крови, ожогах, глаз прищурив бельма,
Пехота шла в последний раз в штыки,
В бессмертие вступая из забвенья.
Они тащили облако назад –
И встал ландсвер, вживую видя ад.
Укрытых в капонирах пушкарей
Газ не убил – тряпьём закрыли щели;
Лишь ветром хлор снесло чуть-чуть правей –
Над немцами захлопали шрапнели.
Шеренг ломались стройные ряды,
И паника губительной волною
В преддверье неминуемой беды
Гнала назад полки перед собою,
Несла солдат безумною толпой
По трупам через узкие проходы,
И в бойню превратился этот бой,
В легенду, что стереть не в силах годы…
***
Лишь по приказу, всё взорвав вокруг,
Ушли с позиций русские герои…
О наших дедах, прадедах, мой друг,
Не будем мутной забывать порою!
«В 1918 году руины героической крепости стали частью независимой Польши. Начиная с 20-х годов польское руководство включило Осовец в свою систему оборонных укреплений. Началось полномасштабное восстановление и реконструкция крепости. Были проведены восстановление казарм, а также разборка завалов, мешающих дальнейшему ходу работ.
При разборе завалов около одного из фортов солдаты наткнулись на каменный свод подземного тоннеля. Работа пошла с азартом, и уже довольно быстро была пробита широкая дыра. Подбадриваемый товарищами, в зияющую темноту спустился унтер-офицер. Горящий факел вырвал из кромешной тьмы сырую старую кладку и куски штукатурки под ногами.
И тогда произошло нечто невероятное. Прежде чем унтер-офицер успел сделать несколько шагов, откуда-то из темной глубины тоннеля гулко прогремел твердый и грозный окрик:
— Стой! Кто идет?
Унтер остолбенел. «Матка Боска», — перекрестился солдат и рванул наверх.
И как полагается, наверху он получил должную взбучку от офицера за трусость и глупые выдумки. Приказав унтеру следовать за ним, офицер сам спустился в подземелье. И снова, едва лишь поляки двинулись по сырому и темному тоннелю, откуда-то спереди, из непроницаемо-черной мглы так же грозно и требовательно прозвучал окрик:
— Стой! Кто идет?
Вслед за тем в наступившей тишине явственно лязгнул затвор винтовки. Инстинктивно солдат спрятался за спину офицера. Подумав и справедливо рассудив, что нечистая сила вряд ли стала бы вооружаться винтовкой, офицер, хорошо говоривший по-русски, окликнул невидимого солдата и объяснил, кто он и зачем пришел. В конце он спросил, кто его таинственный собеседник и что делает под землей.
Поляк ожидал всего, но только не такого ответа:
— Я часовой и поставлен сюда охранять склад.
Сознание офицера отказывалось воспринять такой простой ответ. Но все же взяв себя в руки, он продолжил переговоры.
— Могу я подойти? — взволновано спросил поляк.
— Нет! — сурово раздалось из темноты. — Я не могу допустить никого в подземелье, пока меня не сменят на посту.
Тогда ошеломленный офицер спросил, знает ли часовой, сколько времени он пробыл здесь, под землей.
— Да, знаю, — последовал ответ. — Я заступил на пост девять лет назад, в августе тысяча девятьсот пятнадцатого года.
Это казалось сном, нелепой фантазией, но там, во мраке тоннеля, был живой человек, русский солдат, простоявший в карауле бессменно девять лет. И что невероятнее всего, он не бросился к людям, возможно врагам, но все же людям, общения с которыми он был лишен целых девять лет, с отчаянной мольбой выпустить его из страшного заточения. Нет, он остался верен присяге и воинскому долгу и был готов защищать вверенный ему пост до конца. Неся свою службу в строгом соответствии с воинским уставом, часовой заявил, что его может снять с поста только разводящий, а если его нет, то «государь император».
Начались долгие переговоры. Часовому объяснили, что произошло на земле за эти девять лет, рассказали, что царской армии, в которой он служил, уже не существует. Нет даже самого царя, не говоря уже о разводящем. А территория, которую он охраняет, теперь принадлежит Польше. После продолжительного молчания солдат спросил, кто в Польше главный, и узнав, что президент, потребовал его приказа. Лишь когда ему прочитали телеграмму Пилсудского, часовой согласился оставить свой пост.
Польские солдаты помогли ему выбраться наверх, на летнюю, залитую ярким солнцем землю. Но прежде чем они успели рассмотреть этого человека, часовой громко закричал, закрывая лицо руками. Лишь тогда поляки вспомнили, что он провел девять лет в полной темноте и что надо было завязать ему глаза, перед тем как вывести наружу. Теперь было уже поздно — отвыкший от солнечного света солдат ослеп.
Его кое-как успокоили, пообещав показать хорошим врачам. Тесно обступив его, польские солдаты с почтительным удивлением разглядывали этого необычного часового.
Густые темные волосы длинными грязными космами падали ему на плечи и на спину, спускались ниже пояса. Широкая черная борода спадала до колен, и на заросшем волосами лице лишь выделялись уже незрячие глаза. Но этот подземный Робинзон был одет в добротную шинель с погонами, и на ногах у него были почти новые сапоги. Кто-то из солдат обратил внимание на винтовку часового, и офицер взял ее из рук русского, хотя тот с явной неохотой расстался с оружием. Обмениваясь удивленными возгласами и качая головами, поляки рассматривали эту винтовку.
То была обычная русская трехлинейка образца 1891 года. Удивительным был только ее вид. Казалось, будто ее всего несколько минут назад взяли из пирамиды в образцовой солдатской казарме: она была тщательно вычищена, а затвор и ствол заботливо смазаны маслом. В таком же порядке оказались и обоймы с патронами в подсумке на поясе часового. Патроны тоже блестели от смазки, и по числу их было ровно столько, сколько выдал их солдату караульный начальник девять лет назад, при заступлении на пост…
Солдату предложили остаться в Польше, но он нетерпеливо рвался на родину, хотя родина его была уже не та и называлась по-другому. Советский Союз встретил солдата царской армии более чем скромно. И подвиг его остался не воспетым, поскольку не было, по мнению идеологов новой страны, места подвигам в царской армии. Ведь только советский человек мог совершать подвиг. Реальный подвиг реального человека превратился в легенду. В легенду, которая не сохранила главного — имени героя».
|
| АРМИЯ
|
|
|
|
ДУШЕВНАЯ МУЗЫКА
от Ларисы Ивановны
SADSOUL MUSIC
|
